Суббота. Афины
На следующий день, в страстную субботу, рано утром мы выехали на прогулку в центр Афин. Прежде чем попрощаться нами до следующего утра, Ольга забросила нас на вершину Ликавитоса — высокого холма в центре города, откуда открывается великолепная панорама греческой столицы.
Когда-то в древние времена Ликавитос был покрыт густым лесом, а на его вершине находилось святилище Зевса. Однако опустошительные войны привели к тому, что к моменту признания независимости Греции в 1829 году и изгнанию из страны турок Афины лежали в руинах, а Ликавитос представлял собой абсолютно лысую гору. Восстановление флоры горы было начато спустя полвека и завершено в 1915 году.
Сейчас на вершину горы, густо покрытую соснами, ведут автомобильная дорога, ухоженные тропы и монорельсы фуникулера.
«Bob Dylan forever» гласила надпись на парапете, загаженном воробьями. Я достал маркер. Секунду мы с Димой смотрели друг на друга. «Цой жив!» — появилось рядом.
После осмотра с высоты птичьего полета окутанных дымкой Афин мы направились к фуникулеру. Вагона не было, как, впрочем, и признаков его существования. «Он работает?» — обратились мы на-английском к уборщице, выписывающей вокруг нас зигзаги уборочной машиной.
«Посмотрите расписание», — ответила уборщица по-русски, указав на табличку, не замеченную нами. Судя по расписанию, час пик посещений Ликавитоса приходится на дневное время. Утром вагончик ходит редко. Мы пошли вниз пешком по асфальтовой дорожке, ведущей к подножию горы сквозь дышащий весенней свежестью парк.
Спустившись с холма, мы окунулись в будни Афин. Здесь за окном кипела офисная жизнь, напротив — в супермаркете отоваривались горожане, по другую сторону улицы около офисного центра выступал квартет уличных музыкантов. Над сверкающим в лучах полуденного солнца как зеркало асфальтом улицы Ликавитос от одноименного холма мимо Атлантик-отеля и церкви Сятого Дионисия до самой площади Синтагма, завиваясь вокруг спешащих по делам прохожих, летало старое аргентинское танго Por Una Cabeza известное по фильму «Запах женщины».
— О! «Virgine»! — воскликнул Дима, обнаружив через дорогу музыкальный магазин. — Надо зайти! Крайне необходимо!
Я прикинул, сколько времени могу потерять, разглядывая обложки дисков, и возмутился:
— Ну, уж нет! Я Афин толком не видел, а ты предлагаешь мне проторчать кучу времени среди полок и витрин.
— А что ты хочешь увидеть??? — удивился Дима.
— Как что? Акрополь, Парфенон, хотя бы!!!
— А-а-а… — протянул Дима. Ну, давай иди. Встретимся потом. Предлагаю «Hard Rock Cafe». Идёт?
— Окей! Через сколько?
— Давай через полтора часа. Нормально?
— Наверное, нормально — ответил я, смутно представляя, сколько у меня уйдет времени на посещение главной достопримечательности Афин.
До Парфенона я дошел благополучно, но не с первой попытки. Я выбрал дорогу, которая вела вверх, мимо тесно прижавшихся друг другу домиков. Я шел по узким улочкам, отмечая как всё выше и выше поднимается надо мной Парфенон на громадной известковой скале. На одной из улочек я заглянул в крохотную церквушку, где в темном углу сидела старушка-гречанка. Я взял свечи и хотел бросить мелочь в сундучок для пожертвований, но старушка замахала на меня руками. Единоверцев греки отличают без труда. Как оказалось, даже в темноте.
В конце концов, лабиринт улиц привел меня к решетке высокого забора, окружавшей весь комплекс Акрополя. Я прошел вдоль забора. Сначала в одну сторону, потом в другую. Как в сказке — входа не было. На это хождение я потратил ни одну минуту, поэтому начал нервничать. Время шло, Парфенона я ещё не видел, а час назначенной встречи приближался. «Не перелезть ли через забор», — подумал я, наблюдая за толпящимися высоко наверху на стене Акрополя туристами. «А если по периметру установлены камеры? Какой конфуз выйдет! Нет уж. Лучше вернуться на исходную позицию».
Я стал спускаться по улочкам обратно. Проходя мимо маленькой церкви, я зашел и бросил таки мелочь в ларец. Старушка с улыбкой покачала головой.
После принесения жертвы дело пошло на лад. Без приключений я добрался до входа в музейный комплекс — он оказался с противоположной стороны. Вход был свободный — именно в этот день. Но до закрытия оставалось полчаса, о чем предупреждала охрана у ворот.
Обзор Парфенона прошел, как у меня это всегда бывает на древних развалинах, сумбурно. Толпы туристов не располагают к «перемещению во времени, чтобы своими глазами увидеть». Вся эта экскурсионная чепуха реальна, если разогнать толпу, как это делают телевизионщики, и оживить видеоряд соответствующей музыкой.
Ко всему прочему, служащие музея уже поторапливали публику, призывая заканчивать осмотр и освобождать территорию.
«Да, ну, вас с вашим Парфеноном», — плюнул я на всякие надежды расслабиться в окружении шедевров античной архитектуры и поплелся с толпой вниз.
И тут я понял, что опаздываю. «Может, Дима выпьет одну кружку пива без меня», — думал я, выбравшись из медленно ползущей по мраморным лестницам толпы, и понесся по оживленному лабиринту улочек старейшего района Плака.
Вывеску Hard Rock Cafe я увидел издалека, Диму — тоже. Он стоял у входа, в правой руке интеллигентно удерживая за горлышко бутылку пива, левой — сигарету.
Думается, он бы с большим удовольствием разбил мне бутылкой физиономию, однако воспитание ему этого не позволяло.
Мы направились к холму Муз, или иначе холму Филопаппа, — высокой горе, на которой разбит сосновый парк, возвышающейся по соседству с Акрополем. У подножия холма в тени сосен добрые люди установили скамейки, на которых туристы разных национальностей могут отдышаться после продолжительной прогулки и привести в порядок фотоамуницию.
Мы бросили вещи на свободную скамейку. Дима откупорил купленную бутылку пива, я же прилег, глядя на «поющую» горлицу на ветке. Пока Дима выцеливал своим фотоаппаратом птицу, я задремал, и это был тот блаженный отдых, который не забывается долгие годы. Весеннее солнце, пробивающееся сквозь сосновые иглы и ресницы, легкий ветер с хвойным ароматом, треплющий волосы, и воркование горлицы над головой погружало в нежный как объятия Морфея сон. Я долго и медленно падал в сладкое и воздушное как сахарная вата облако, пока меня не разбудил голос товарища.
— Пойдем, покажу темницу Сократа, — тряс меня за плечо Дима.
Радость от испытанного кайфа отразилась на моем лице. Я чувствовал, что физиономия моя расплылась в глупой наркоманской улыбке.
— Глотни, и пойдем! — тормошил меня Дима, протягивая пиво.
Я взял бутылку, по холодному стеклу стекали капли конденсата. Я отхлебнул, это меня немного взбодрило.
— Там, где он принял яд? «Жить значит долго болеть. Я задолжал Асклепию петуха», — сказал Сократ и испил из чаши с цикутой, — с этими словами я сделал ещё один глоток.
— Вроде тут, — сказал Дима, когда мы подошли к зарешеченной у самой земли небольшой скале.
— Э-э… Впечатляет, — выдавил из себя я, и мы зашагали дальше через сосновый парк к мраморному обломку некоего сооружения — скорее всего памятника, возвышающемуся на самой верхушке холма.
Кому установлен памятник, я так и не понял. «Какому-то древнему правителю», — дал справку Дима. Делать было нечего — я поверил. Позже выяснилось, что на вершине холма Муз установлен памятник этому самому Филопаппу — весьма уважаемому афинянами гражданину города Афин, оказавшему много благодеяний его жителям. Памятник датируется 114-116 годами, но от него осталась лишь стена. Всё остальное, как всегда, разобрали турки для постройки мечети.
Вид с холма открывался восхитительный: монолит Акрополя оказался совсем рядом, причем, все его сооружения, включая Парфенон, были как на ладони — словно макет в музее. С нашей точки осмотра вершина огромной природной скалы представляла собой идеально ровную площадку, на которой сиял мраморной белизной шедевр древнегреческой архитектуры. За Акрополем хорошо просматривался Ликавитос, похожий на киргизский колпак — с зелеными шляпными полями и лысой тульей. И всё это историческое наследие было окружено со всех сторон современными зданиями, но не высокими, и не яркими, потому и не отвлекающими от созерцания достопримечательностей.
— Пойдем куда-нибудь поедим, — предложил я.
— Пошли! Офигенное место покажу.
Наш ужин прошел на улице Эрму, рядом с открытым участком линии метро. Мимо нашего столика проносились поезда, а мы уплетали осьминогов и кальмаров, запивая их холодным «Мифосом». Накормили нас до неподвижности членов. Не помогло и то, что мы делили свою трапезу с воробьями и бездомными собаками, снующими вокруг столиков, выставленных на широкой улице в виде некоей графической схемы, известной исключительно владельцам местных заведений. Автомобили мимо нас не проезжали — видимо, несмотря на свою ширину, улица была предназначена только для пешеходов. А пешеходы — в основном приезжие — по одному или небольшими группами лавировали мимо трапезничающих как и мы туристов.
Уже начинало темнеть, когда мы миновали площадь Монастираки, оккупированную выходцами из Африки, предлагающими, как и во всех странах мира, всякую хрень, и очутились на одной из узких улочек исторического и одновременно туристического центра Афин.
— Смотри! — остановил меня Дима. — Видишь, по разные стороны улицы две конкурирующие семьи зазывают клиентов в свои таверны: Savvas и Thanasis. У кого из них ты хочешь попробовать гирос?
Я ошалело взглянул на него:
— Ты это серьезно?
— Да! Тебе непременно нужно попробовать местный гирос.
— Ты, в правду, не шутишь? Мы ведь только что поели!
— Во-первых: мы ели полчаса назад, во-вторых — я тебе обещал настоящий гирос, а обещания надо сдерживать… Завтра нас уже здесь не будет, — добавил он занимая место в левой череде столиков.
Я в нерешительности топтался на месте.
— Садись! Это заведение Savvas. Одну на двоих — идет? — предложил мой Гаргантюа.
Спустя минуту мы уже пили Мифос, ещё спустя четверть часа нам подали огромное блюдо с мясным коктейлем и свежими листьями капусты и салата.
Проходя мимо Кафедрального Собора Афинской Митрополии, мы на минуту задержались, чтобы купить пару восковых свечей. Мы готовились к вечерней службе. Однако ждать начала богослужений в главном «официальном» храме Афин мы не намеревались. Мы планировали посетить церковь, расположенную в нескольких кварталах от нашего отеля.
Посему, замкнув круг на карте нашего путешествия, спустя десять часов мы снова оказались на Синтагме. Напротив здания парламента зашли в магазинчик и с некультурно зажатыми бутылками в руках сели на трамвай до Глифады, который, добрых три четверти часа отстучав по гулким рельсам ночного города, высадил нас на конечной остановке.
***
Вокруг храма толпились люди. Наконец, когда громкоговоритель пропел заключительное «аминь» и замолчал, из храма, пылающего изнутри ярким праздничным светом, вышел настоятель. Он вынес священный огонь из алтаря, от которого стоявшие ближе всего к дверям верующие зажгли свои свечи, чтобы затем передать другим. Огоньки быстро разбегались по площади, пока она целиком не покрылась мерцающими светлячками.
Я подошел к немолодой паре. В руках обоих горел пасхальный огонь. Вопросительно взглянув на женщину, я перевел взгляд на свою незажженную свечу. Он улыбнулась и протянула свою, зажженную.
Огонь перепрыгнул с одной короткой ниточки на другую, я кивнул в знак благодарности и отошел в сторону. И тут сверху что-то разорвалось — служба закончилась ярким фейерверком.
Со смешанными чувствами я смотрел на вспыхнувшее разноцветными огнями небо. Из толпы мне навстречу вышел Дима. В руках такая же горящая свеча. Он, плохо скрывая смущение и не глядя мне в глаза, спросил:
— Пойдешь со мной в крестный ход?
— Конечно!
Мы трижды обошли церковь, прикрывая ладонями колеблющееся на ветру пламя. И также не спеша, глядя только на свечи, по пустым улицам направились в отель. По-видимому, у каждого из нас в голове вертелась одна и та же мысль: как поступить с горящей свечой, когда мы вернемся? Согласно обычаю, мы должны были очертить огнем символический крест над дверной притолокой нашего дома (это оградит дом от всевозможных напастей), после чего его потушить. Но отель — не дом. Да и с огнем нас, наверняка, не пустят. Хотя попробовать можно было бы, могут и пустить — традиции нельзя недооценивать. Во многих греческих деревнях и по сей день им следуют — весь год в домах горят лампады, зажженные от пасхального огня.
И всё-таки, подойдя к горящему изнутри зданию отеля, мы, переглянувшись, потушили свои огни. Портье, наверняка, это видел. Едва мы вошли в фойе, он протрубил «Христос анести!» и протянул нам два блюдца — на каждом по крашенному яйцу и небольшому куличу. Смущенные, мы промычали в ответ «Алитос анести!» и поплелись в номер.