Среда. Спарта — Мистра — Килини
Наконец-то я выспался. Но, как следствие, излишняя бодрость подточила мою мораль, тем самым, нарушив четкий план кампании.
Плотно позавтракав и подкрепившись свежими апельсинами, мы попрощались с Янисом и устремились на юг Пелопоннеса. Точного маршрута я не знал. Его держали в своих мудрых головах Дима и Ольга. Мне было ведомо лишь одно: следующая остановка — Спарта.
Спарта оказалась довольно скучным городом, главной достопримечательностью которого был хребет Тайгет. Горы, покрытые шапками снега, широкой стеной закрывали горизонт, на авансцене перед ними лежала сама столица Лаконии. Мы здесь не задержались, даже не выходили из машины, оказывается, нашей целью был не сама Спарта, а загадочные развалины Мистры в нескольких километрах от неё.
Мистра — это руины средневекового города, когда-то цветущего и благополучного, но после разграбления в 15 веке турками выродившегося и заброшенного. Высоко на горе сохранились развалины крепости, ставшей прототипом крепости Фауста, со стен которой открывается захватывающий вид на снежные вершины окрестных гор.
Вокруг крепости разбросаны заросшие мхом остатки стен городских построек, с каждым годом всё плотнее и плотнее окружаемые деревьями и кустарником. Свободны от зелени лишь сохранившие дух Византии действующие или реставрируемые монастырские церкви. На востоке, далеко внизу, словно разбросанный детский конструктор, на небольшой площади раскинулась Спарта.
Я опоздал. Серьезно опоздал с возвращением к машине к назначенному часу. Несмотря на то, что быстро поднялся на самый верх — на западную стену крепости и также быстро спускался обратно. Меньше времени я бы не смог потратить. Был единственный выход — не подниматься вовсе. Но зачем мы приехали? Я рискнул, надеясь выиграть время на спуске, и теперь что есть мочи летел сверху, перепрыгивая ступени и одиноких котов, уворачиваясь от задыхающихся пожилых туристов, обегая компании фотографирующейся на фоне древних сооружений молодежи, раздирая одежду о колючие ветки кустов. Я мчался вниз подобно Персею, с небес увидевшего прикованную Андромеду. Но у меня не было крылатых сандалий, на мне были «Камелоты» — хоть и надежные, но с высоким протектором на подошвах, в который постоянно забивались мелкие камни. Не имея времени на их выкорчевывание, я с цокотом «сайгачил» по зигзагообразной дороге к подножию склона.
Тщетно! Работающий двигатель и открытая задняя дверь автомобиля — классическая, но очень убедительная мизансцена с видимым присутствием лишь одного мокрого от пота героя. «О, горе, мне!»
Я сел в машину, снимая с себя мокрую насквозь футболку и бормоча бесполезные извинения. От моего тела шел пар.
— В Монемвазию мы уже не успеем, поэтому едем сразу в порт Килини, — в голосе Ольги не было и тени укора. От этого мне стало ещё хуже.
Так я прокололся в первый раз.
Через час петляющая горная дорога привела нас к одинокому памятнику неизвестным авиаторам. Он представлял собой французский истребитель «Мираж», очевидно, принадлежавший греческим ВВС. Загадка этого самолета до сих пор остается для меня не разгаданной. С подрезанными крыльями он замер над ущельем, устремив острый нос в небо, — зрелище, вызывающее жуткую тоску. Драматизм сцены усугублял флагшток на заднем плане. Казалось, будто гигантская булавка, увенчанная развивающимся на сквозняке ущелья национальным флагом, пригвоздила самолет словно бабочку к бетонному постаменту.
Пока мы искали нужный поворот на трассу, ведущую к западному побережью, начался дождь. Все участники дорожного движения сбросили скорость, мы тоже рисковать не собиралась и в дружной колонне поплелись по ровному сверкающему как зеркало асфальту. Под глухой стук капель по стеклу в полудреме я слушал турсправку Димы о Монемвазии — средневековом городе-крепости, расположенном на острове — громадном куске скалы, отколовшемся после землетрясения от материка и соединенном с полуостровом длинным мостом.
Ольга, в свою очередь, поведала рассказ о мэре городка Кало Нэро, пообещавшем в случае победы на выборах вывезти всех одиноких мужчин города на Украину за женами и выполнившего своё обещание. Слушая её рассказ, я представлял себе шеренгу из ярко накрашенных женщин, и в каждой было что-то от Иры.
Когда дождь закончился, мы, наконец, выехали к Кало Нэро и от него на всех парах помчались в порт по просторному шоссе, длинной лентой протянувшемуся вдоль бескрайних пляжей с юга на север. Времени было в обрез — наш паром на Закинф уходил ровно в восемь вечера, значит, на добрую сотню километров у нас есть только час.
К Килини мы подлетали озаряемые последними лучами заходящего солнца. Уже в сгущающихся сумерках буквально влетели в порт и… были поражены вялым движением у паромов. Длинная очередь из автомобилей никуда не двигалась, вокруг машин стояли люди, возбужденно переговариваясь, изредка из автомобильно-людской массы вырывались крики.
— Пойду узнаю, что с билетами. Никуда не уходите, — бросила нам Ольга и исчезла в толпе.
— Пойдем поищем санузел, — предложил Дима.
— Пойдем — согласился я. — Только давай дернем «Метаксы». Знобит немного — свежо после дождя.
— Хорошая тема! — поддержал Дима, и мы после пары глотков из бутылки с улучшающимся настроением пошли искать туалет.
***
— Ола эдо! — кричал человек на причале, собирая вокруг себя толпу. Он жаждал крови, но как-то вяло. «Нет. Всё-таки греки спокойный народ», — думал я, наблюдая, как только что собравшаяся вокруг бузотера немногочисленная группа медленно рассеялась, как будто взрыва эмоций и не было вовсе.
А причина неспокойствия оказалась следующей: наш рейс отменили, вернее, перенесли на утро. Люди были возмущены неспроста — ведь море было явно спокойным, а штормовое предупреждение, послужившее официальной причиной отмены рейса, поступило задолго до времени отправления парома. Провести ночь в порту не улыбалось никому. Пассажиры справедливо требовали отмены недействительного вердикта, полагая, что час с небольшим хода до Закинфа в штиль — совсем не опасное мероприятие. Я склонен был присоединится к мнению большинства. Зная о том, что желанный берег с уютным отелем, теплым душем и белым бельём находится в 15 минутах езды на катере, действительно, сложно смириться с мыслью о бессонной ночи в порту.
Но закон есть закон. Возможно, не за горами время, когда решения о выходе в море или задержке судов будут приниматься чаще двух раз в сутки. А пока… а пока мы идем в таверну ужинать. И ужинать мы будем, никуда не торопясь.
***
Ольга уже спала на палубе в тепле и относительном комфорте на трех креслах, расставленных в ряд. Ничего более удобного мы придумать не смогли. Команда парома разрешила подняться на палубы всем, кто пожелал дождаться отплытия на судне. Билеты никто не спрашивал. Люди сидели и лежали на креслах и диванах в самых невообразимых позах, пытаясь заснуть. Абсолютно все места были заняты. Молодежь разместилась на полу, как цыгане, расстелив под трапом весь свой скарб. Счастливчики! Вполне возможно, если все тяготы этой ночи без особого ущерба перенесут только они.
А в это время мы с Димой играли в футбол теннисным мячом на безлюдном причале. Вся площадь была плотно заставлена автомобилями, брошенными переживающими не лучшие времена пассажирами. Из открытых дверей нашей надежной лошадки над портом неслась веселая музыка Рыбникова из фильма «Усатый нянь». Глубоко за полночь на крыше «Ниссана», со всех сторон прижатого своими железными собратьями, возвышалась наполовину полная или, как гласит притча о пессимисте и оптимисте, наполовину пустая литровая бутылка «Метаксы».
Когда же наш мяч бесследно пропал под прижатыми к асфальту чревами спящих авто, мы перешли к произвольной программе: танцам на открытой палубе и катанию по лужам на корме. Было ещё много чего веселого до объявления о погрузке — наш смех долго не давал спать мучающимся в неудобстве телам. Мяч же чудесным образом обнаружился на причале, когда автомобильная процессия без суеты покинула холодный асфальт и исчезла в раскрывшейся глотке парома.
Праздник для меня закончился в туалете. Вероятно, никому кроме меня не приходила в голову мысль, что свободные места на пароме ещё оставались.